Изложение мыслей
Существует прием среди писательской братии – описаниями природы дополнять характеры своих героев. Из характеров и описания природы складывается основной текст произведения, а сюжет взаимодействия героев лишь малая часть.
Особенно характерно это для девушек современного воспитания, которые считают себя некими писателями. Можно привести краткую общую характеристику. Безликую биографию такой девушки. Попытаемся представить.
Она окончила гимназию, потом пединститут, чтобы стать учительницей, пока не придет жених…. Возможны многие варианты…. И была она такою девушкой, каких тысячи в сегодняшней России.
Пушкина она знала, ровно столько, сколько требовалось по программе гимназии. И, наверное, она путала понятия слов – этика и эстетика. Как и я однажды спутал в сочинении, в 8-ом классе, о Пушкине, когда решил охарактеризовать поэзию его сочинений.
И, конечно, она и не знала, что Пушкин начинается как раз за программою гимназии. Точно так же, как ни разу она не задумывалась о том, что люди понимают свой аршин нормой всему. И все, что выше и ниже их понимания, кажется такому человеку глупостью. Сам же человек остается глуповат тоже, даже в своей собственной оценке.
Чехова она прочитала больше всего, потому что в их доме, у отца было собрание его сочинений. Но, Чехов знал и писал о таких девушках: «она, прости Господи, глуповата».
Но если сразу на память пришел Пушкин, то эта девушка могла быть глуповатой, как его поэзия, которую она не могла оценить иначе к тем своим 20-ти годам. Но все таки, еще надо сказать: она имела свои понятия красоты – очень красивы платья на подиумах, от кутюр, которые никто не носит в жизни. А также свои понятия справедливости – когда справедливо перестала кланяться и здороваться с человеком, разболтавшим об их свидании всем знакомым. И свои понятия знаний – когда в чемоданчике (в мозговых извилинах) лежало убеждение, что Пушкин и Чехов – великие писатели: Во-первых – другие необыкновенные люди; а во-вторых – такие теперь все перевелись, как мамонты. Потому что теперь в жизни уже нет ничего необыкновенного и необыкновенных людей уже не бывает.
Но, если уж писательские условности: описаниями природы дополнять характеры героев, – имеет право на существование. То можно охарактеризовать эту девушку, во имя – «глуповатой, прости Господи, поэзии»:
Она прекрасна как рассвет весенний,Как небо кажется прозрачным в предрассветной дымке голубой,И море отражается в глазах прекрасно-синих,Таящее во глубине своей нам каменное дно!
И в этой скромной, от меня, такой характеристике, – мы можем видеть современных писательниц. А если к молодым придраться, то и мужчин, юношей едва ли лучшая постигнет участь и характеристика.
Конец.
Целая жизнь
(изложение, переложение)
Очень сложная это штука – жизнь, – каждый согласится, и чтобы понять, что такое жизнь, человеку одной своей жизни не хватит, и не хватало никогда. «Се ля ви» – как говорят французы.
У Островского и Гоголя провинциальное окно играет роль сюжетной завязки или московской вечерней газетки. И на самом деле очень любопытно в этой «оконной газете времени» увидеть саму жизнь.
Археологи изучают темную историю каменных степных баб, которые выкапываются в древних курганах. Эти бабы хранятся в запасниках, а то и во дворах Исторических музеев, сваленные штабелями, громоздкие, сотне-пудовые, страшные, изъеденные временем ветров и земли, состоящие из скул, грудей и животов. Археологи ищут эпоху возникновения этих баб, тот народ, создавший их, его историю.
Они ездят весною на летний сезон за Волгу раскапывать баб, чтобы видеть те голые степные пейзажи, которые веками хранили этих баб, растеряв создавший их народ, время и всякую память. За Волгой есть места, откуда ушли в Венгрию предки – унгры. И тут есть место для размышления ученым: о пустых ковыльных степях, некогда бывших цветущими и людными, о культурах кочевников, умерших за этими пейзажами и оставивших на тысячелетия и на раздумья каменных этих страшных баб. Бабы действительно были страшны – скуластые, узкоглазые, корово-животные, но в них присутствует некая своя грация. Можно разглядеть и складки одежды этих баб, сухой рисунок пустых их глаз; и низкие их лбы, и выпяченные их груди и животы – символы плодородия. Изучая своими законами мастерства эстетику народа прошлого, те же ученые археологи, раздумывают о том, как далеко ушло человечество от того неизвестного народа, который оставил свое искусство в этих бабах. Бабы эти возникли во утверждение матриархата, значит, и жили они по-другому, чем мы. Они остановили им время и оставили на тысячелетия в них свою эстетику. Этими бабами можно читать века дорог и кочевий человечества – от тех кочевников до теперешних дней.
Некоторые воспринимают эти каменные чудовища как останки идолопоклонства, розановской мистикой пола, славянофильским скифством. И возможно археологи отдают свое время этим древностям во имя мистики. Но ученые продолжают копаться в веках, чтобы отдать их будущему.
Может быть это проявление любви к человечеству – общечеловеческая любовь? Возникает, как всегда, много вопросов. Но что такое любовь и что такое жизнь (?), что такое смерть (?) и что такое правда? Я знаю много правд, которые суть – неправды. И я знаю очень много неправд, которые становились очень большими справедливостями. Я не говорю о разных там добродетелях, верности, долге, – все это пустяки, условности перед лицом смерти. Она противоположность жизни.
Человек болеет (вообще), иногда очень болеет. Он борется не с болезнью, нет, но с самой смертью!…
Смерть – это ничто. И мало верится людям, с трудом, – чтобы «там» что-нибудь было. Правдивых свидетельств нет, а слова – это почитается за вымысел человеческого разума. Все правды, все справедливости и всяческие морали – все ничто перед смертью, именно потому, – что смерть есть ничто, нуль, а по математике нуль как множитель, все превращает в себя самого.
А уж что такое любовь?!! Не одно слово – есть много любовей, одетых всякими правдами. Есть любовь, когда надо тысячи раз повторять имя любимой и больше ничего. Есть любовь, как молитва, когда боготворят. Есть любовь мечтаний. Все эти любови суть индукция к тому, что единственно дано природой и что замарано нашей моралью, оставшейся от средневекового христианства. Все сводится к инстинкту простой, плотской, физической близости – к любви как к физическому наслаждению.
Перед лицом Смерти – все ерунда, и плотская любовь останется до тех пор, пока не пришел нуль. Все остальные правды – это неправды, кроме этой одной. И чтобы кто не судил меня, – скажу что я предельно честный. Я говорю всегда перед лицом смерти, представляя ее перед собой, и представляя что я все-равно уйду, но оставлю слова….Кто знает, что будет с вами через день, через месяц? И тогда я не боюсь условностей и моралей.
Основная масса любой народности в любой стране всегда ближе к природе, чем элита городов, управляющая этими народами.
Россия страна природных людей.
Не случайно поэты и философы обращаются к природе. «Идет охота на волков, идет охота, на серых хищников…» – в этой песне пророческой поэт Высотский сказал о России. Как волков на охоте обкладывают флажками – и народ России всегда был обложен, во все времена. Улицы тяжелых домов и темных подворотен строятся шеренгою вывесок организующих эту войну, которой воюет Россия. Посмотрите! – Иностранные вывески каких только разнородных и противонародных названий вы не увидите! То что противно русской морали русскому народу – то и пришло на наши улицы. Обложили. Ну, грубо: кофехаус, чайнатаун, сушибар…. Если бы как гостей их было несколько, один-два, но они везде выставили свои флажки. Российское исконнорусское домашнее чаепитие у самовара давно забыто напрочь. Семья уже обедает порознь, не как раньше, вокруг стола по старшинству…. И солнце российских обрядов закатилось, американские обряды в исковерканном виде вошли в обиход народа – сендвичи, не пироги!
Земля закатывалась к вечеру, вороны над городом растаскивают день, души разрушения. В закат подул ветер, понес тучи, земля посерела от сумрака, и дождь пошел осенью (чем, а не когда). Так бывает, когда вдруг сразу, от мелочи, или приходит весна (при Крещении Руси), или приходит осень, незаметные еще десять минут назад. Так бывает пред гибелью цивилизации. Все идет к гибели, к смерти.
Как то видел я древние похороны. (Почему древние, потому что сейчас на джипах-катафалках везут прямо к кладбищу). Процессия проходила под окнами домов. Впереди несли гроб, и сзади рядами шли женщины, больше тысячи. Было пасмурно, тучи закрывали свет неба. Эта древняя площадь, этот древний город и эти древние женщины – огромное впечатление оказали на людей, выглядывающих изо всех окон.
